Очаг света [Сцены из античности и эпохи Возрождения] - Петр Киле

Ф и ч и н о (переглянувшись с другими). Прекрасно! Лоренцо не ошибся, взяв тебя в семью.

Л о р е н ц о. Это как мой дед Козимо не ошибся в тебе, Фичино!

Ф и ч и н о. О, да! Теперь мой юный собрат входит в Платоническую семью.

М и к е л а д ж е л о. Заниматься философией вряд ли я буду. Я не знаю языков.

Ф и ч и н о. У искусства свой язык. Ты это знаешь. Мы живем в храме всемогущего архитектора; каждый должен внутри его круга проводить свой собственный круг, восславляя Бога.

П о л и ц и а н о. Наговорившись всласть друг с другом, мы рады новому слушателю.

Л о р е н ц о. Тсс! Марсилио, как поэт, ощутил приближение бога.

Ф и ч и н о. Человек стоит на вершине творенья не потому, что он может постичь его механику и его гармонию, но прежде всего благодаря своему собственному творческому динамизму. Великая божественная игра находит свое повторение в человеческой игре и труде, которые с точностью подражают Богу и соединяются с ним. Человека тоже можно определить как вселенского художника.

М и к е л а н д ж е л о. Мне это нравится.

Входит Пико делла Мирандола, молодой человек изумительной красоты, но в печали и грустный.

П и к о. О, други! Да простит нам Бог наши сборища! (Идет по комнатам, словно не находя себе места.)

П о л и ц и а н о. Да, что с ним? Когда красавица, привлекая мой взор, со смехом отворачивается от моего уродства, я кисну, это понятно. А он-то чем обделен? Правитель Мирандолы, граф, золотая красота, гениальность, знает все языки, как дьявол, всех мудрецов, какие были на свете!

Ф и ч и н о. Золотая голова!

Л о р е н ц о. С золотой красотой Феба золотая голова метафизика!

Ф и ч и н о (Микеланджело). Благословенна ваша юность! Если мы должны говорить о золотом веке, то это, конечно, век, который производит золотые умы. И что наш век именно таков, в этом не может сомневаться никто, рассмотрев его удивительные изобретения: наше время, наш золотой век привел к расцвету свободные искусства, которые почти было погибли, грамматику, поэзию, риторику, живопись, архитектуру и древнее пение лиры Орфея. И все это - во Флоренции!

П и к о. Милый каноник, поклоняющийся равно Христу и Платону! Почему бы и нет? По мне достойны поклонения и Будда, и Магомет, и Гермес Трисмегист, и Фома Аквинский. Впрочем, тут нет новости. А мы же восславим человека. Хотите послушать мою "Речь о достоинстве человека"? Ох, нет, нельзя. Она запрещена. И гореть бы мне в аду, то есть воздыхать от плетей палача до сошествия в ад, если бы не вы, ваша светлость, не вырвали бедного школяра из рук святой инквизиции.

Л о р е н ц о. Пико, тебя еще увенчают лаврами, как Петрарку.

П и к о. Увы! Я сжег все свои стихи. Философу, как и монаху, возбраняется грезить и петь о любви.

Л о р е н ц о. Пико, ты шутишь.

П о л и ц и а н о. Сжечь свои стихи, это значит, подняться на новую ступень совершенства. Пико, из новых песен!

Ф и ч и н о. Друзья, Пико обратился. И я обратился, вступил в духовный сан, но песни пою те же, как птицы божьи по весне.

Л о р е н ц о. Пико еще очень молод, друзья, его все бросает в крайности. Сочинить для диспута, вместо десяти тезисов, девятьсот - это надо размахнуться. Неудивительно, некоторые из них слегка отдавали ересью. Но если же таким же пылом обратиться, то остается только пойти в монахи.

П и к о. Ваша светлость даже шутя угадывает правду. На исповеди, - но только никто не смеет и подумать, что я испугался пыток и суда инквизиции, все бы я вынес, как сын Божий, я это и делаю теперь через пост и самобичевание, - на исповеди я покаялся не только в греховных помышлениях о всемирной славе и стихах, но и в любовных историях, когда за женщину я вступал в поединки, в настоящее сражение, так что погибли однажды восемнадцать из моих людей, а за что? За один неверный поцелуй моей возлюбленной.

Л о р е н ц о. Если уж дело обстоит столь серьезно, шутки в сторону. Недаром еще совсем юным ты привлек мое внимание к Савонароле и посоветовал мне пригласить его в монастырь Сан Марко. Не он ли обратил тебя?

П и к о. Если я к кому прислушиваюсь, то к Богу, который во мне. А Савонарола чуток к веяниям времени. Он выступил против папы, честь ему и хвала.

Л о р е н ц о. Савонарола заговорил вслух о том, что всем известно. Но папа обрушит свой гнев прежде всего против Флоренции.

П и к о. Вот я уже не могу смотреть на картину Сандро "Рожде-ние Венеры", как прежде, с восхищением и любовью. И Сандро слышать не хочет о ней.

Л о р е н ц о. Тоже обратился?

Ф и ч и н о (Микеланджело). Идем со мной. Ты еще юн, тебе рано думать о конце земного пути.

М и к е л а н д ж е л о. Но и Пико молод.

Ф и ч и н о. Он из молодых да ранних, видно. Боюсь, сгорит, как свеча. Ты в самом начале пути. (С лоджии глядя на склоны гор и долину.) Дивную речь о достоинстве человека произнес бы на диспуте Пико, если бы не рассеял свое внимание на защите множества тезисов. Но я на свой лад сужу вот как.  Повсюду человек обращается со всеми материальными вещами мира так, как если бы они находились в его распоряжении: стихии, камни, металлы, растения. Он многообразно видоизменяет их форму и их вид, чего не может сделать животное; и он не обрабатывает только одну стихию зараз, он использует их все, как должен делать господин всего. Он копает землю, бороздит воду, он возносится к небу на громадных башнях, не говоря уже о крыльях Дедала и Икара. Он научился зажигать огонь, и он - единственный, кто постоянно употребляет для своей пользы и удовольствия огонь, потому что лишь небесное существо находит удовольствие в небесной стихии. Человеку нужно небесное могущество, чтобы подняться до неба и измерить его... Человек не только использует стихии для служения ему, но, чего никогда не делает животное, он покоряет их для своих творческих целей. Если божественное провидение есть условие существования всего космоса, то человек, который господствует над всеми существами, живыми и неживыми, конечно, является некоторого рода богом.

М и к е л а н д ж е л о. Богом?

Ф и ч и н о. Он - бог неразумных животных, которыми он пользуется, которыми он правит, которых он воспитывает. Он - бог стихий, в которых он поселяется и которые он использует; он - бог всех материальных вещей, которых он применяет, видоизменяет и преобразует. И этот человек, который по природе царит над столькими вещами и занимает место бессмертного божества, без всякого сомнения, также бессмертен.

М и к е л а н д ж е л о. О, какую премудрость вы вложили в мою душу! Я возносился ввысь в небо, как Икар.

Ф и ч и н о. Не дай Бог опалить тебе крылья, мой юный друг!

М и к е л а н д ж е л о. Как Пико?

Ф и ч и н о. Ну, тут я не уверен, что дело обстоит так. Пико должен выстрадать то, что получил даром, свое знатное происхождение, свою красоту и гениальность, чтобы стать истинным философом, как Платон, который тоже ведь выстрадал свое всеобъемлющее и глубочайшее знание, наблюдая крушение золотого века Перикла и пережив смерть Сократа.

М и к е л а н д ж е л о. Нас, кажется, зовут.

Ф и ч и н о. Собрались на прогулку. Идем!

М и к е л а н д ж е л о. А почему фра Савонаролу называют феррарским Сократом? Что общего между ними?

Ф и ч и н о. Очевидно, они оба увлечены философией морали. А это не всегда безопасное занятие. Идем!

                    Все выходят с оживлением.

Сцена 4

Сады Медичи. Вдоль всех четырех стен ограды открытые лоджии с античными мраморными бюстами, а также множество изваяний спящих купидонов. Посредине сада небольшой павильон с террасой, где за столами обычно работают ученики. Прямая дорожка, ведущая к павильону от ворот, обсажена кипарисами. От всех четырех углов сада, обсаженных деревьями, к павильону тянутся тропинки вдоль широких лужаек. В одном ряду с павильоном пруд с фонтаном и мраморной статуей на пьедестале: мальчик, вытаскивающий из ноги занозу.

Входят Лоренцо и Контессина; они прогуливаются то об руку, то отдаляясь друг от друга.

               Л о р е н ц оКак осень чувствуется здесь! Так странно,Как будто жизнь ушла и не вернется;На кладбище осеннею поройБывает так, хотя б светило солнце.

            К о н т е с с и н аНам грустно, папа; но и грусть мне здесьУж кажется воспоминаньем счастья.

              Л о р е н ц оСады разбиты были, как подарокДля матери твоей - на случай, еслиМеня не станет, ей иметь здесь тихий,Прекрасный уголок вне стен дворца,В котором задавали б тон другие,Из новых поколений, кто б ни правил.

           К о н т е с с и н аО, папа, ныне я уже невеста,Я взрослая, могу ль тебя спросить?

              Л о р е н ц оС тобой я откровенен был всегда,Как с другом.

          К о н т е с с и н а                         Вместо матери моей?Она была ли счастлива с тобой?

              Л о р е н ц оСудьбу свою ты вопрошаешь, вижу.Союз был заключен не по любви,Сказать ты хочешь, по расчету свыше;Но склонность к браку мы имели в сердце,Неволить нас не надо было; долг,Высокий долг отмеченных судьбоюСближает, и любовь нас не бежит, -Я счастлив был, надеюсь, и Клариче,Да вами мать уж счастлива была.Недаром Бог призвал ее до срока.

          К о н т е с с и н аУслышав весть о покушеньи, мамаСхватила нас бежать, куда не зная,И принялась молиться горячо,В беспамятстве, чтоб спас Господь тебя,И с вестью о твоем спасеньи встала,Еще до вести, облетевшей город.

             Л о р е н ц оВпервые слышу.

          К о н т е с с и н а                               Как! Никто не знал?Мне кажется, я помню: так и было.С тех пор у мамы, умной и веселой,Характер изменился, все болела,И в церковь зачастила. Бог не спас.

            Л о р е н ц оДа, это, как несчастье, обращенье.Или смирение перед судьбой,С тем жизни отдаляясь, в ночь уходишь.Так Пико вдруг заплакал в цвете лет.

           К о н т е с с и н аТебя расстроил я. Прости, о папа,Отсрочке в год со свадьбой рада я,Как детству, что продлится ненароком,Теперь уже с сознанием мгновений,Прошедших, как во сне. И осень этаЛишь обостряет чувство красотыИ личности своей пред Божьим миром.

              Л о р е н ц оПрекрасно, Контессина! Ты умнаИ будешь счастлива, ну, в меру счастья,Какая нам отпущена судьбой.

           К о н т е с с и н аДа здесь мы не одни. В воскресный деньОн трудится.

               Л о р е н ц о                        Здесь Микеланджело?Ну, это кстати.

           М и к е л а н д ж е л о            (выходя из-за террасы)                           Контессина.

               Л о р е н ц о                                                   МраморПозволишь ты мне рассмотреть?

           М и к е л а н д ж е л о                                                            О, да!Как вас увидел, притащил поближе.Установил для обозренья. Кресло.

У рельефа с изображением битвы кентавров Лоренцо усаживается и дает знак не мешать ему.